В парке, где Мандель (60) часто гулял с младенцем, был Центр сексуальных меньшинств, и Мандель наведывался туда пописать. Сутулый и длиннорукий русский уборщик (под 70) с перебитым носом, похожий на спившегося учителя физкультуры, бросал на Манделя злые взгляды. А однажды, когда Мандель решил подкрепиться в местном кафетерии, подошёл.
– Вы Мандель?
Мандель настороженно кивнул.
– Я вас часто по телеку вижу, красиво излагаете. – До Манделя долетел не сильный, но отчётливый запах перегара. – А я ведь вас бил.
Мандель сначала не понял, но дыхание перехватило. Он вопросительно посмотрел на уборщика.
– Ну как же? Семьдесят восьмой, Рига, неужели запамятовали?
Мендель промолчал, инстинктивным движением подтянув к себе коляску.
– Вижу, помните, – констатировал перебитоносый и продолжил быстро, с нескрываемой ненавистью в голосе. – Дочка вышла за одного из ваших, ну мы с женой приехали, сдуру. Так что все правильно: мы проиграли, вы выиграли. Я с тряпкой вонючей, а вы за столиком. Только мой младший внук сейчас в академию в Москве поступил. Там много ребят хороших, настоящих патриотов. И лидер у нас что надо. Так что на этот раз мы не проиграем. На вашем месте я бы вообще свалил бы куда-нибудь. Сирия уже наша, Израиль тоже будет. И тогда, кто знает: может, мой внук будет капучино попивать, а ваш – говно за всякими уродами подтирать.
Перебитоносый сделал несколько шагов и вдруг вернулся:
– Только я на вас не ссал. Это Женька Фролов. Умер он.
Мандель бросил на стол купюру и, вцепившись в коляску, поспешил вон.
В 78-м юный отказник Мандель был одним из лидеров рижских сионистов. Его несколько раз предупреждали, а потом страшно избили прямо у порога родительской квартиры. Перед уходом один из нападавших прицельно помочился на его длинные, роскошные кудри, которыми он так гордился...
Ещё чуть-чуть
В последние годы Богомольный (55) так много работал над собой, что частенько просыпался с фантастическим ощущением возможности познания абсолютной истины – казалось, ещё чуть-чуть, и ему откроется нечто такое, что открывается лишь избранным. Но уже к полудню возбуждение и приподнятость сменялась апатией и скепсисом. Однако на следующее утро он снова вскакивал с колотящимся сердцем, как малыш в первый день Нового года, чтобы пронестись босиком по холодному полу и нырнуть под елку, где стоят подарки от Деда Мороза.
Я больше не играю
В 70-е трое мальчиков с московской окраины организовали тайное общество БТХ: Бабушкин-Терлецкий-Худопейко. Они собирались за гаражами и придумали тайный язык. В 90-е организовали фирму по торговле детскими товарами, в которой все трое были партнёрами больше 20 лет, пока Худопейко вдруг не объявил , что "больше не играет". Устал, невмоготу, пусть отпустят – а его долю поделят между собой. Он все давно решил, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Бабушкин и Терлецкий собрались "обкашлять".
– Знает что-то, сука, и хочет самым умным оказаться, – беспокоился Терлецкий. – Может, пошлины опять повысят?
– Перестань, – не согласился Бабушкин, – это же наш Худой. Я одного не понимаю, а чего он делать-то будет? Ведь через месяц на стенку полезет.
- Книжки, *лядь, читать! Говорю тебе, он что-то затеял. Где это видано, чтоб человек сам уходил, да ещё от доли отказывался. Это все его благоверная-сука, всегда *уево на него влияла! Наверняка свалить решила, а нам тут кровью харкать!
– Да не уедет он никуда! Он даже английского не знает.
– Короче, я против!
– Что ты предлагаешь? Силой его удерживать?
– Пусть платит, сука! Треть офиса же его – вот пусть отдаст.
– Ты озверел? Он же вообще ничего не просит!
– Ты вообще на чьей стороне, я не понимаю?!
На следующий день Бабушкин донёс до Худопейко вердикт: его отпускают. Но надо будет отдать долю в офисе.
– Вы озверели? – опешил Худопейко.
– Это все Теря, – вздохнул Бабушкин.- Ты его знаешь.
– Да пошёл он, знаешь куда!
– Похоже, не отпускают меня, – пожаловался Худопейко жене.
– Это же абсурд! – возмутилась жена. – А что они реально могут сделать? Подать на тебя в суд?
– Теря что-нибудь придумает...
– И ты всерьёз собираешься остаться? Пока кондратий не хватит, с твоими почками и твоим давлением?!
В конце концов Терлецкий махнул рукой.
– Пусть катится на все четыре стороны, жлобяра! Только я его после этого знать не знаю!
С Бабушкиными Худопейко формально удалось сохранить отношения, но былой близости уже не было, а жена Бабушкина почему-то стала смотреть на жену Худопейко волком.
– Ее-то какое собачье дело! – возмущалась жена Худопейко. – Завидно, что ли?
А Бабушкин однажды сильно напился на дэрэ Худопейко и бросил ему со слезой в голосе:
– Все-таки ты предатель! Никогда тебе этого не прощу!