СМОТРИТЕ ТУТ У НАС!

Повар: Я под колпаком.

Тварь я дрожащая
или просто холодно?

Про евреев и других

Мужчины бальзаковского возраста

Максим Стишов

Жизнь Льва Ломкина 

Роман


Ломкин не хотел появляться на свет и, по словам матери, они оба чуть не умерли при родах. В семь лет у него обнаружили порок сердца, который, впрочем, не очень мешал жить, зато помог получить белый билет. Умершего рано отца Ломкин помнил фрагментарно. Как отец нёс его на плечах, а он в истерике колотил отца по щекам. Или как мать подошла к отцу и вдруг обняла, а отец как-то неуверенно положил большие руки ей на спину. Ломкин страшно испугался. Он никогда не видел, чтобы родители прикасались друг к другу. 

Мать уставала на работе и по вечерам была не в настроении. О Ломкине заботилась бабушка. Однажды Ломкин спросило ее о Боге. "Если он и есть, – ответила бабушка, – то ему на нас плевать с высокой колокольни". В погромах девятнадцатого она потеряла родителей, в войну – брата и сестру. Маленький Ломкин старался представить себе Бога, который стоит на высокой колокольне и плюет на них с бабушкой. 

Ломкин был хорош собой и рано начал этим пользоваться. В 14 подцепил нехорошую болезнь. Со временем стал настоящим Казановой.

Мать вышла замуж и собралась ехать в Израиль к родственникам мужа. Ломкин (тогда 20) эмигрировать не хотел, но это была хорошая возможность развязаться  с утомившим его романом. Отвергнутая девушка наглоталась таблеток, но ее вовремя вырвало. 

В Израиле Ломкину не нравилось все, кроме женщин. Познал он евреек марокканских и польских, йеменских и эфиопских, отвечал на страсть дочери швейцарского миллионера, но так и не смог ни на ком остановиться. Бабушка очень переживала, а переехавшая в Канаду мать дразнила «*издострадальцем». 

Скрыв порок сердца, Ломкин решил бежать от женщин на войну. Но в боевые части не взяли, а скучать “джобником” не хотелось. Признавшись в обмане, он демобилизовался по болезни. 

Закончил архитектурный, но работал компьютерным дизайнером на дому. Переехал в Тель-Авив. Купил по дешёвке запущенную квартиру на злачной приморской  улице  и перевез к себе бабушку. Рядом был публичный дом. После смерти бабушки целый год читал по бумажке  кадиш и не брил бороду. Обрюхатил медсестру, которая за бабушкой ухаживала. Медсестра  вернулась на Филиппины и родила девочку.  

На похороны матери в Канаду Ломкин не поехал. 

Продал безумно подорожавшую квартиру и бросил работу. Путешествовал. Шестидесятилетние решил встретить в  Москве, где не был почти сорок лет. В самолёте отец и бабушка приснились так отчетливо, что проснулся в слезах. 

На месте дома, в котором родился, стояла церковь. В торговом центре у Кремля увели мобильный. Могилу отца на Малаховском кладбище нашёл легко, по детской памяти. Текст молитвы остался в украденном телефоне и он постоял просто так. Присел на скамейку у соседней могилы. 

Перед закрытием его углядел кладбищенский рабочий. Ломкин лежал на земле, видимо, упав со скамейки. Ни документов ни телефона при покойном не оказалось и тело отправили в морг, до востребования. 

На объявление в СМИ никто не отозвался и Ломкина   похоронили в общей могиле вместе с бомжами и другими неопознанными телами. 



Рецепторы 

– Я в детстве обожал молочный коктейль за десять копеек. Ну помните, наверное, в гастрономах, – сказал Довжик (49). – Сейчас пробуют делать, но всё не то. И чего-то так меня пробило, что я нашёл «гост» советский, и сделал все четко по нему. Молоко заморозил, пломбир взял самый дорогой, блендер у меня вообще лучший... И опять не то, представляете?! Вот то, да не то!

– Это потому, что продукты другие, – заметил Пружанский (51). 

– Но эти же продукты лучше, чем советские, однозначно! – заспорил Довжик. 

– Вот именно. Тебе же не качество нужно, а вкус, правильно? А в них как раз какой-то советской гадости и не хватает. 

– Да ерунда все, – отмахнулся Носов (50). – Просто с возрастом меняются вкусовые рецепторы. Можешь хоть узлом завязаться, но того же вкуса не будет. Вернее, он, может, и будет, но ты этого не почувствуешь. Доказано наукой.

– В жопу твою науку! – не унимался Довжик. – Блин, я понимаю, что нельзя вернуть папу, бабушку с дедушкой, но это ведь всего лишь коктейль! Молочный, блин, коктейль!

Помолчали. 

– А мне этот коктейль не нравился никогда, – изрек Носов. – Я булочку любил с повидлом. За шесть, кажется, копеек. И лепёшки ржаные. 

– А я мороженое в стаканчике, – вставил Пружанский. – Такое, знаете, с кремовой розочкой сверху. 

– Я эту розочку как раз всегда счищал, – сказал Довжик. 

Снова помолчали. 

– Ладно, – сказал Носов, – давайте ещё накатим, что ли. 



Тот свет

Шлюк, бывший застройщик (54):

– Меняйся или умри! – провозгласил один знаменитый бизнес-гуру. – Я предпочёл умереть. Сейчас я на том свете, где у меня прекрасная жена и трое маленьких детей. Небольшая рента позволяет нам жить скромно, но достойно на задворках австро-венгерской империи, в городке у моря.

Может быть, я попал в рай?


Попов, паутина


Другие новеллы Максима Стишова

Комментарии


Рейтинг@Mail.ru