Роман
Ломкин не хотел появляться на свет и, по словам матери, они оба чуть не умерли при родах. В семь лет у него обнаружили порок сердца, который, впрочем, не очень мешал жить, зато помог получить белый билет. Умершего рано отца Ломкин помнил фрагментарно. Как отец нёс его на плечах, а он в истерике колотил отца по щекам. Или как мать подошла к отцу и вдруг обняла, а отец как-то неуверенно положил большие руки ей на спину. Ломкин страшно испугался. Он никогда не видел, чтобы родители прикасались друг к другу.
Мать уставала на работе и по вечерам была не в настроении. О Ломкине заботилась бабушка. Однажды Ломкин спросило ее о Боге. "Если он и есть, – ответила бабушка, – то ему на нас плевать с высокой колокольни". В погромах девятнадцатого она потеряла родителей, в войну – брата и сестру. Маленький Ломкин старался представить себе Бога, который стоит на высокой колокольне и плюет на них с бабушкой.
Ломкин был хорош собой и рано начал этим пользоваться. В 14 подцепил нехорошую болезнь. Со временем стал настоящим Казановой.
Мать вышла замуж и собралась ехать в Израиль к родственникам мужа. Ломкин (тогда 20) эмигрировать не хотел, но это была хорошая возможность развязаться с утомившим его романом. Отвергнутая девушка наглоталась таблеток, но ее вовремя вырвало.
В Израиле Ломкину не нравилось все, кроме женщин. Познал он евреек марокканских и польских, йеменских и эфиопских, отвечал на страсть дочери швейцарского миллионера, но так и не смог ни на ком остановиться. Бабушка очень переживала, а переехавшая в Канаду мать дразнила «*издострадальцем».
Скрыв порок сердца, Ломкин решил бежать от женщин на войну. Но в боевые части не взяли, а скучать “джобником” не хотелось. Признавшись в обмане, он демобилизовался по болезни.
Закончил архитектурный, но работал компьютерным дизайнером на дому. Переехал в Тель-Авив. Купил по дешёвке запущенную квартиру на злачной приморской улице и перевез к себе бабушку. Рядом был публичный дом. После смерти бабушки целый год читал по бумажке кадиш и не брил бороду. Обрюхатил медсестру, которая за бабушкой ухаживала. Медсестра вернулась на Филиппины и родила девочку.
На похороны матери в Канаду Ломкин не поехал.
Продал безумно подорожавшую квартиру и бросил работу. Путешествовал. Шестидесятилетние решил встретить в Москве, где не был почти сорок лет. В самолёте отец и бабушка приснились так отчетливо, что проснулся в слезах.
На месте дома, в котором родился, стояла церковь. В торговом центре у Кремля увели мобильный. Могилу отца на Малаховском кладбище нашёл легко, по детской памяти. Текст молитвы остался в украденном телефоне и он постоял просто так. Присел на скамейку у соседней могилы.
Перед закрытием его углядел кладбищенский рабочий. Ломкин лежал на земле, видимо, упав со скамейки. Ни документов ни телефона при покойном не оказалось и тело отправили в морг, до востребования.
На объявление в СМИ никто не отозвался и Ломкина похоронили в общей могиле вместе с бомжами и другими неопознанными телами.
Рецепторы
– Я в детстве обожал молочный коктейль за десять копеек. Ну помните, наверное, в гастрономах, – сказал Довжик (49). – Сейчас пробуют делать, но всё не то. И чего-то так меня пробило, что я нашёл «гост» советский, и сделал все четко по нему. Молоко заморозил, пломбир взял самый дорогой, блендер у меня вообще лучший... И опять не то, представляете?! Вот то, да не то!
– Это потому, что продукты другие, – заметил Пружанский (51).
– Но эти же продукты лучше, чем советские, однозначно! – заспорил Довжик.
– Вот именно. Тебе же не качество нужно, а вкус, правильно? А в них как раз какой-то советской гадости и не хватает.
– Да ерунда все, – отмахнулся Носов (50). – Просто с возрастом меняются вкусовые рецепторы. Можешь хоть узлом завязаться, но того же вкуса не будет. Вернее, он, может, и будет, но ты этого не почувствуешь. Доказано наукой.
– В жопу твою науку! – не унимался Довжик. – Блин, я понимаю, что нельзя вернуть папу, бабушку с дедушкой, но это ведь всего лишь коктейль! Молочный, блин, коктейль!
Помолчали.
– А мне этот коктейль не нравился никогда, – изрек Носов. – Я булочку любил с повидлом. За шесть, кажется, копеек. И лепёшки ржаные.
– А я мороженое в стаканчике, – вставил Пружанский. – Такое, знаете, с кремовой розочкой сверху.
– Я эту розочку как раз всегда счищал, – сказал Довжик.
Снова помолчали.
– Ладно, – сказал Носов, – давайте ещё накатим, что ли.
Тот свет
Шлюк, бывший застройщик (54):
– Меняйся или умри! – провозгласил один знаменитый бизнес-гуру. – Я предпочёл умереть. Сейчас я на том свете, где у меня прекрасная жена и трое маленьких детей. Небольшая рента позволяет нам жить скромно, но достойно на задворках австро-венгерской империи, в городке у моря.
Может быть, я попал в рай?