Про евреев и других
Мужчины бальзаковского возраста
Максим Стишов
Клятва
Голд был не виноват – женщины сами так и липли к нему, даже сейчас, когда дело уверенно шло к седьмому десятку.
Он долго не мог остепениться и, когда все уже привыкли к его вечному плейбойству, вдруг выкинул финт ушами, женившись на скромной и некрасивой девушке из провинции.
После чего снова вернулся к привычному образу жизни.
Жена мирилась с его изменами даже не столько из-за любви к харизматичному мужу – она давно уже его презирала, – сколько от страха и душевной лени. Да и семьянином Голд слыл хорошим: не пьющий, дом полная чаша, высокое положение в обществе и прочие радости, от которых трудно отказаться. Еще у них была красавица-дочь (22), в которой Голд души не чаял.
И вот эта любимая дочь подложила ему свинью. У Голда был давний друг и партнер по его многочисленным бизнесам – Кирцер (59).
Кирцер, в отличие от Голда, не слыл, а был эталонным семьянином – тридцать пять лет с одной женой душа в душу, трое прекрасных детей и т. д. И вот Кирцер дрожащим голосом просит Голда о срочной аудиенции. Голд выпроваживает очередную пассию и принимает друга в своей конспиративной гарсоньерке.
Бледный от ужаса, честный старик Кирцер просит у друга руки его дочери. Они уже год встречаются и так больше продолжаться не может.
Голд надеется, что это какая-то шутка, но Кирцер звонит, и в квартиру, скромно потупив взор, входит доченька Голда, которая все подтверждает.
Голд просит остаться с дочерью наедине и впервые в жизни кричит на нее. Напирает на дикую разницу в возрасте и стращает кирцеровым наследственным Паркинсоном. Доченька внимательно выслушивает папеньку, похлопывая длинными ресницами, и сообщает о своем условии: она не пойдет за Кирцера, если отец обязуется разогнать всех своих блядей. Так и говорит: «блядей».
Голд начинает по привычке все отрицать, но потом вспоминает, что разговор происходит в его конспиративной квартире на фоне не застланного ложа любви с упаковкой дорогих японских презиков на прикроватном столике – и сдувается. Он обещает дочери со всем покончить, лишь бы она не ломала себе жизнь.
Но этой садистке мало отцовского слова. Она требует поклясться ее здоровьем.
Голд категорически отказывается.
Тогда доченька требует поклясться хотя бы богом. Или сделка отменяется.
Припертый к стенке, Голд клянётся.
Доченька дает Кирцеру отлуп, несчастный Голд вручает ей ключи от своей гарсоньерки и пробует наладить отношения с женой. Но невозможно склеить то, что никогда не было целым.
И Голд потихоньку возвращается к прежней жизни.
Но не тут-то было. Клятва, данная дочери, висит над ним как проклятье, и у него начинаются осечки. Виагру Голд презирает, да и нельзя ему, с его сердцем. На него нападает страшная депрессия, потом врачи находят опасную болезнь, от которой он сейчас лечится в Германии. Будем надеяться, что все обойдется.
А доченька вполне процветает. Говорят, у нее снова какой-то любовник за пятьдесят, но отцу она об этом не рассказывает.
Больному нужен покой.
Отважная Иванова
Гомеопат Иванова (56) была настолько самодостаточным человеком, что искренне не понимала, зачем нужно выходить замуж. Еще она была настолько отважна, что не боялась додумывать до конца даже самые грустные мысли.
– Нет, я, конечно, не хотела бы лет в 85 рухнуть в ванной со сломанной шейкой бедра, да так там и сдохнуть, потому что тебя некому отвезти в больницу. Но с другой стороны, согласись, ради этого столько лет терпеть в доме совершенно чужого мужчину? Да и потом, он наверняка помрет раньше моей шейки – они же живут меньше нас. А это уж совсем как-то обидно, – говорила Иванова лучшей подруге.
У Ивановой была мать, с которой она давно поссорилась, и дочь, ошибка юности. Дочь когда-то подавала большие надежды и Иванова ей гордилась, но потом вышла замуж, амбиции растеряла, "обабилась", и Иванова потеряла к ней интерес. С не говорившими по-русски внуками дружбы тоже не получалось. Поэтому Иванова откладывала на сиделку, которую планировала завести после восемьдесяти. Гомеопатом она слыла хорошим. Считалось, что она реально помогает.
Гик и Галь
Чем хуже шли дела, тем больше режиссер Гик (45) завидовал чужому успеху.
Муки его были двойными: к зависти добавлялось презрение к себе - ведь он всегда считал себя человеком великодушным.
Больше прочих бесил его некий Галь (41).
Этот везунчик Галь принадлежал к той породе людей, которым хочется дать в морду. Просто вот хочется, и все. Ведь есть такие люди, правда?
Особенно возмущало Гика то, что их считали чуть ли не двойниками! Гик искренне не видел даже отдаленного сходства. А так – все евреи чем-то похожи. Тем не менее, Гик вежливо раскланивался с Галем и ставил ему лайки в фейсбуке.
Однажды Галь позвал Гика на свою громкую премьеру. Фильм прошёл на ура, и даже Гик был вынужден признать успех.
Это стало последней каплей. Приняв для храбрости текилы, Гик напал на Галя в туалете. Но и тут его постигло фиаско: с помощью какого-то подлого приёмчика Галь поверг нападавшего на пол. А пока Гик приходил в себя, успел сфотографировать его и запостить в своём раскрученном Инстаграме.
Гик был опозорен на весь свет, дошло даже до дочери-школьницы. Жена, с которой давно не ладили, подала на развод. Проект, на который Гик возлагал большие надежды, отдали другому режиссёру. Зализывать раны он отправился на Гоа, где познакомился с модным сценаристом Персиком.
Всерьёз уговаривает его написать сценарий по мотивам книги Иова.
Другие новеллы Максима Стишова