Недолго тешил нас обман
Он выскочил из пролетки, улыбаясь, как будто приехал к Штольцу на Мойку, а не на дуэль вовсе. Сбросил шубу с плеч прямо в снег, оставшись в одном только мундире, и золотые его эполеты сверкнули в утреннем свете, как блестящий червонец в стакане, когда туда заглядывает солнце. Следом за шубой полетел хрусталь с остатками шампанского. Он любил жизнь, этот вечно улыбающийся щеголь, повеса, игрок, жизнелюб, оставивший свою la Venus ukrainienne за игрой в фараона скучать у княгини N в томительном ожидании его возвращения.
Учтиво поздоровался с секундантами: «Господа! Чудная ныне погода для стрельбы в грудь». Те вежливо поклонились его угольным кудрям, а он наугад выбрал пистолет и пошел к березкам. И хоть и готовился он эти последние годы к роковой своей дуэли, понимая, что никак ее вовсе было не отвратить, но совсем не мог предвидеть, что выйдет вот так – коряво и нелепо.
Из лесу вдруг вышел мужичонка в белом овчинном армяке, бросил варежки, снял с плеча автомат, глянул вправо-влево, нету ли кругом засады, дернул затвор и выпустил дуэлянту в спину очередь. Шесть пуль пробили гвардейский мундир навылет. Мужик довольно хрюкнул, вытер сползшие на грудь сопли, закинул автомат за спину, поднял рукавички свои и снова утопал в лес. Только его и видели. Кругом с деревьев радостно закаркало воронье.
Секунданты побежали к упавшему в снег телу.
– Ах, боже ж мой! Горе-то какое! Что это было, Порфирий Петрович, голубчик? – спросил почти со слезами в голосе один секундант другого, протирая кружевной салфеткой заиндевевший монокль.
Второй бесполезно тронул пульс.
– Кто ж знает, Петр Порфирьевич? Поди, леший. Да кто угодно, только не Государь Император.
– Что вы, что вы, батенька! Типун вам на язык. Как можно? Никак не государь Император. Вестимо, леший.
Рис. Алеши Ступина